Красная комната  - Ирина Лобусова

— Родной отец мог ее убить? — содрогнулся от одной этой мысли Вадим.

— Проверяем и эту версию, — Артем поморщился. — Мерзкое дело. Непонятно другое: если убил отец, то зачем ему ее было переодевать?

— Как это — переодевать? — опешил Вадим.

— А вот так! Платья, в котором ее обнаружили, в гардеробе девочки вообще не было. На ней чужое платье, — сказал Артем с сокрушенным видом. — Это утверждают и отец, и мать, и даже их родственники. Да и рабочие показали, что к отцу девочка прибежала в спортивных шортах синего цвета, в розовой майке и голубых шлепанцах. Волосы ее были забраны в хвостик розовой резинкой, а не заплетены в косички. То есть никакого платья на ней не было.

— Маньяк? — в лоб спросил Вадим.

— Так, я ничего тебе не говорил! — рассердился Артем. — Хватит разводить панику! Кто-то узнает, что я разболтал, так даже дядя не поможет!

— Значит, маньяк, — кивнул Вадим. — Девочку задушили. А ведь Джин тоже пытались задушить!

— Может, это один почерк, — криво усмехнулся Артем, — только других убийств пока не было. Понимаешь?

Вадим не успел ответить.

Из-за белой двери вышел врач — тот самый, который принимал Джин. Он сделал Вадиму знак подойти.

Вадим был готов отвечать на вопросы деловито и четко — так, как обычно разговаривал по телефону, когда вел свои дела. Он продолжал бы так говорить и дальше. Это был верный тон для разговоров по любому поводу — его тон. Но в тот самый момент, когда Вадим поднял глаза и взглянул врачу в лицо, он понял: спокойного разговора не получится. По искаженному лицу врача пробегали странные тени. Вадим никогда не видел ничего подобного.

Мрачные тени — сказано мягко. Если бы Вадим был опытным психологом, то он увидел бы в глазах врача самый настоящий страх. Но и того, что он разглядел, было достаточно, чтобы понять: мирная, спокойная, тихая жизнь для него, Вадима, закончилась. И отныне все на свете будет уже не так, а как-то иначе.

У врача было лицо человека, привыкшего ко всему на свете, человека, сделавшегося жестоким циником из-за своей профессии. Это было лицо человека, пресыщенного всем, что он видел на своем веку, и вдобавок внушившего самому себе, что больше ничего на свете его не может удивить. И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, врач сбросил свою броню. Что за вихрь смял его щит, шлем и латы — все до последней пластины? Это было лицо циника, пережившего что-то наподобие ядерного взрыва, который перевернул его сознание.

— Что… — начал было Вадим, потрясенный этим сломленным взглядом.

Целый вихрь мрачных мыслей, словно вырвавшись из кошмарного волшебного фонаря, заполнил узкое пространство холодного больничного коридора. Вадим даже разговаривать начал растерянным тоном. Его словно закружил рой этих черных теней…

Артем Ситников смотрел во все глаза. Как и все юристы, смыслящие в своем деле, он был неплохим психологом; умел четко просчитывать людей и тут же выискивать у них уязвимые места. И его, как человека, привыкшего играть на слабостях других, вдруг поразила явная неадекватность во взгляде врача. Ему, как юристу, видевшему ужасные фотографии из множества уголовных дел, это выражение лица врача напомнило человека, который впервые в жизни увидел изуродованный до неузнаваемости труп человека. Но и того, что Артем понял, было достаточно для осознания страшной железобетонной истины: происходит что-то плохое, что-то очень плохое и этого никак нельзя избежать.

Врач тяжело вздохнул, остановился, посмотрел на стену, словно пытаясь что-то на ней прочитать, потом перевел взгляд на посетителей.

— Вы слышали когда-нибудь о «письме одержимых»? — твердым, холодным, а потому кажущимся уверенным тоном спросил врач.

Вопрос повис в воздухе. От него вдруг повеяло каким-то средневековым ужасом. Вадим вдруг почувствовал, как по его телу бежит ледяная дрожь.

— Что вы имеете в виду? — сглотнув горький комок, спросил Вадим.

— В средние века было такое понятие — вернее, термин из области экзорцизма — «письмо одержимых», — сказал врач. — Вы знаете, что такое экзорцизм? Знаете?

— Изгнание дьявола, — ответил Артем, а Вадим вдруг снова испытал приступ ледяной дрожи.

— Если бы мы жили в средние века, — хмуро усмехнулся врач, — я бы решил, что в вашу девушку вселилась нечистая сила. По крайней мере, все признаки одержимости у нее налицо.

— Я не понимаю, что вы такое говорите! — слабо запротестовал Вадим, но тут же замолчал.

— Девушка, которую вы привезли, находится в очень скверном состоянии, — отрезал врач. — Физически с ней все в порядке. Состояние ее стабилизировалось, раны серьезны, но поддаются лечению. А вот психически… Боюсь, я буду вынужден пригласить специалиста. Я слабо разбираюсь в психических заболеваниях.

— Объясните! — следовательским тоном потребовал Артем.

— Извольте, — криво усмехнулся врач. — Она находится в ступоре. Пульс замедленный, давление тоже ниже нормы. Мозговая деятельность отсутствует. Она не отвечает на вопросы, не реагирует на внешние раздражители, скорее всего, ничего не слышит и не ощущает физическую боль. Она в полном ступоре. Знаете, что это такое?

— Слабо, — пожал плечами Артем.

— Это состояние глубокой замкнутости в себе. Человек полностью теряет контакт с внешним миром, понимаете? Уходит в себя настолько глубоко, что перестает чувствовать, видеть, говорить, понимать. Вывести человека из такого состояния бывает очень непросто. Как правило, ступору подвержены люди, которые недавно пережили крайне тяжелую психическую травму. Люди, которые так и не справились с этой травмой. Они склонны впадать в ступор от малейшего волнения. Наличие таких симптомов говорит о том, что у человека серьезные проблемы с психикой. Возможно, прогрессирует развитие заболевания. Впадать в ступор очень опасно — неизвестно, выйдет человек из этого состояния или нет. А один из последующих приступов может оказаться последним, и тогда вернуть человека в обычное психическое состояние будет уже невозможно.

— А при чем здесь «письмо одержимых»? — дрогнувшим голосом спросил Вадим.

— «Письмо одержимых» — этот средневековый термин используется для описания тех, кто в состоянии ступора совершает действия, которые подразумевают некоторую психическую активность, — пояснил врач. — Ваша девушка что-то пишет или рисует — пока толком непонятно. Медсестра оставила на ее тумбочке блокнот и ручку для записи назначений — случайно забыла. А ваша девушка — повторяю, находясь в состоянии ступора, уже диагностируемом, — тут же схватила эти предметы и принялась рисовать.

— Писать или рисовать? — уточнил Вадим.

— Скорей всего, рисовать, — тяжело вздохнул врач. — Я не разобрал. Но и то, что я увидел… Этого достаточно, чтобы понять: необходимо пригласить специалиста.

— Я не понимаю! — Слова врача плохо укладывались у Вадима в голове. — Вы хотите сказать, что Джин… то есть эта девушка, находясь в состоянии полного ступора, — как говорится, в отключке, — умудряется что-то рисовать? И при этом не слышит, не понимает, не говорит?